Индульгенции — исторический антиквариат или живая вера Церкви?

Что такое индульгенция?

Одним из основополагающих моментов в праздновании католиками Великого Юбилея двухтысячелетия от Рождества Христова станут индульгенции. Слово это сегодня является словом-пугалом. Из популярных книжек можно узнать, что “из-за индульгенций” началась Реформация, что индульгенции — это выдумка папства и что за них нужно платить деньги. Трудно удивляться этому, если даже редко какой католик может вразумительно ответить на вопрос о том, что такое индульгенции и чему они служат.

Само слово индульгенция происходит от латинского indulgentia, которое означает “доброжелательность, дарование милости, милость, прощение”. Однокоренное с ним слово indultor переводится на русский как “тот, кто прощает, поддерживает”. В Катехизисе Католической Церкви говорится, что индульгенции — это прощение Богом временного наказания за грехи, вина за которые уже изглажена (см. ККЦ 1471). Чтобы разобраться в этой предельно сжатой формулировке, мало что значащей для уха человека не посвященного в тонкости христианского богословия, совершим краткий экскурс в историю. А поскольку индульгенции родились в контексте покаянных практик и до сих пор связаны с этими практиками, то и начнем мы этот экскурс с краткого обзора истории таинства покаяния.

Развитие церковных покаянных практик

В древней Церкви живо было твердое убеждение, что прощение тяжких грехов, таких как убийство, разврат или отступничество от веры, совершенных после крещения должно предваряться тяжелым и длительным покаянием, которое часто могло быть пожизненым. Только совершив это покаяние, длившееся долгие годы, христианин вновь мог обрести евхаристическое общение с Церковью. На этом пути покаяния Церковь сопутствовала ему молитвой и предстательством живущих исповедников и мучеников Христа ради, которые могли сократить покаяния кающемуся и ослабить его наложенную на него епитимию. Время покаяния могло сокращаться. Осуществлялось это на основании так называемых libelli pacis (своего рода вверительных грамот), выдававшихся исповедниками кающимся как удостоверения восстановленного их христианского состояния. Это была своего рода indulgentia, а такой исповедник выступал в данном случае как indultor (“тот, кто поддерживает”). Безусловно, что так никто их тогда не называл, да и сам термин indulgentia, получивший распространение несколько веков спустя, тогда не использовался. Но именно эта доброжелательность и милость по отношению к грешнику (indulgentia) явилась “праосновой” позднейших индульгенций.

В «Пастыре» Ермы (ок. 140 года, Рим) говорилось, что покаяние является доводом величайшей милости Божией, а св. Иреней Лионский, как и Климент Александрийский считали покаяние второй после крещения спасательной доской и не усматривали никаких ограничений для осуществления этой практики. Тертуллиан в своем произведении «О покаянии» (домонтанистского периода) допускал возможность прощения со стороны Церкви, по крайней мере на ложе смерти. Следует признать, что ввиду наличия небольшого количества документов, полной пробелов и неясности традиции мы не можем вплоть до III столетия со всей вероятностью установить каковым было развитие покаянной практики в первые два столетия. Процесс этот проходил не везде одинаково и имел локальные и провинциальные особенности и различия.

В III веке в Церкви стал так называемый “вопрос о павших”, связанный с обстоятельствами Декиева гонения. На какое-то время перед Церковью возникла угроза превратиться в гетто “совершенных”, которые не общаются с грешниками и отступниками. Осознав эту угрозу, Церковь стала смягчать покаянные практики. Всем христианам, ради слабости отпавшим от веры, была открыта возможность снова вернуться в Церковь, при соблюдении покаянной дисциплины. Церковь стала допускать возможность одноразового покаяния после крещения. Поэтому многие люди откладывали это покаяние (а часто и крещение) до момента смерти.

В V веке вместо публичного покаяния стала входить практика частного исповедания грехов перед пресвитером. В VI-VIII веках миссионеры, работавшие в Британии, принесли на континент практику повторяемой исповеди, издавна существовашую в кельтских и англо-саксонских церквях. Выслушав такую исповедь, священник налагал соответствующую епитимию. В зависимости от совершенного греха была предусмотренна особая покаянная практика. Для этого существовали специальные пенитенциарные книги, содержавшие тарифные сопоставления молитв, постов или милостыней за отдельные грехи. Возможность облегчения этих практик за счет увеличения их времени и сокращение их длительности при одновременном усилении их строгости или увеличения практик, а также замена одних другими (например, день поста можно было заменить милостыней или 50 псалмами) готовили путь к возникшему в последствии учению об индульгенциях. После совершения такого покаяния, длящегося от нескольких дней до нескольких лет, грешник получал отпущение грехов.

При таком отношении к грехам возникала опасность, что в центре внимания духовных будет не нравственное сознание и личная вина кающегося грешника, но только само действие, требующее исправления. Деперсонализация вины часто заходила так далеко, что некоторые пенитенциарные книги предвидели даже оплату грешником своего “избавителя”. В русле этой логики мышления в средневековой Европе и на Руси часто бывало так, что состоятельный грешник в качестве покаяния давал деньги на строительство церкви или монастыря, где монахи должны были молиться и поститься за него.

Возникновение индульгенций

В Х веке распространился обычай отпущения грехов сразу же после исповеди, до совершения покаянных практик, которое все более и более сокращались. Порядок таинства покаяния (как исповедь, покаянные практики, то есть епитимия, и прощение грехов) “перевернулся”. Индульгенции стали играть роль подобную той, какую играли в древней Церкви libelli pacis выдававшиеся исповедниками кающимся. Впервые индульгенции появились в XI веке. Они допускались папой и епископами крайне редко. Индульгенции выражали утвержденные церковным правом прощения временных наказаний. Индульгенция на 100 дней означала, что Церковь освобождала кающегося от временного наказания, для изглаживания которого прежде необходимо было 100 дней покаянных практик, либо — как стали выражаться позднее — “сокращал пребывание в чистилище” на столько же дней. Как видим, эта вторая формулировка, которая прижилась в сознании католиков, несколько затмевает первоначальный смысл индульгенций.

Начиная с XIII века многие католические богословы занимались обоснованием практики индульгенций. Все они подчеркивали необходимость сокрушения сердца и покаяния как условия получения индульгенций. Положительное и авторитетное изложение учения об индульгенциях дал святой Фома Аквинский. Связав полноту власти прощения грехов Христом, Апостолами и папой он ссылался на непогрешимость соборной Церкви в этом вопросе. Он также принял и развил учение о духовной сокровищнице Церкви. Тем не менее, верный духу своего времени, он истолковывал индульгенции в юридических категориях и даже пренебрег первоначальной связью индульгенций с исповедью.

Пламенный доктор Мартин Лютер

В 1514 году 24-летний Альбрехт Гоэнцолнер, архиепископ Магдебурга и администратор епархии Халберштадт за крупную сумму денег приобрел от Рима права архиепископа Майнца. Чтобы расплатиться с долгами, он принял на себя на территории Германии функции комиссара индульгенций, которые провозгласил папа Лев X в связи со строительством базилики св. Петра в Риме. Половина собранных денег должна была идти на строительство базилики, а другая половина на уплату долгов Гоэнцолнера. Провозглашение этих индульгенций стало непосредственной причиной выступления августианского монаха и доктора богословия Мартина Лютера.

Почти любой мало-мальски образованный человек знает, что прологом Реформации Лютера стали его знаменитые 95 тезисов, прибитые им на дверях замкового храма в Виттенберге 31 ноября 1517 года. Но не каждый скажет о чем были эти тезисы. Обратимся к некоторым из них.

“Бог никому не прощает грехов, если при этом не приведет кающегося к смирению перед священником, как своим заместителем” (7).
“Ни на основании разума, ни из Священного Писания не доказано, что души в чистилище были бы не способными к заслугам или к возрастанию любви” (18).
“Следует остерегаться тех, кто утверждает, что папская индульгенция является наиболее ценным Божиим даром, которым человек может примириться с Богом” (33). Следует напомнить, что даже Фома Аквинский считал, что существуют иные, более ценные чем индульгенции, средства удовлетворения Божией справедливости и любви.
“Каждый христианин, подлинно сокрушающийся в грехах своих, и без индульгенционного письма имеет полное прощение кары и вин” (36).
“Об апостольской индульгенции следует мудро научать, чтобы люди не впали в заблуждение, считая, что индульгенция превышает другие дела христианской любви” (41).
“Всех христиан следует поучать, что папа вовсе не считает будто бы покупка индульгенции может быть поставлено наравне с делами милосердия” (42).
“Делами любви укрепляется в нас любовь, а человек становится лучше; благодаря индульгенциям же он не становится лучше, но лишь освобождается от наказания” (44).
“Необходимо научать христиан, что тот, кто видит ближнего в нужде, но вместо этого приобретает индульгенции, не получает папской индульгенции, но обращает на себя Божий гнев” (45).
“Необходимо научать христиан, что приобретение индульгенций остается в воле каждого отдельного человека и не предписано в обязательном порядке для всех” (47).
“Следует научать христиан, что давая индульгенции, папа нуждается и требует от нас благочестивых молитв более нежели денег, поступающих к нему” (48).
“Великая несправедливость совершается по отношению к Божиему Слову, когда во время проповеди столько же, а может и больше времени уделяется провозглашению индульгенций, что и Евангелию” (50).
Или вот, к примеру, такой текст: “Епископы и пастыри обязаны с должным уважением принимать делегатов апостольской индульгенции. Но они также призваны строго следить за тем, чтобы эти комиссары вместо выполнения папских указаний не проповедовали собственных выдумок. Да будет проклят тот, кто выступает против истины апостолькой индульгенции” (тезисы 69-71). И сокрушаясь по поводу извращений в учении об индульгенциях, пишет: “Неминуемое следствие бесстыдных проповедей об индульгенциях таково, что и ученому трудно защитить папу от упреков и резких обвинений вульгарных грубиянов” (81).

Любой католик скажет: “Да ведь это же учение Церкви! Так учит сегодня Католическая Церковь”. И действительно, читая тезисы доктора Лютера, мы видим, что отец Реформации не был против индульгенций, но лишь против злоупотреблений, связанных с индульгенциями. Безусловно, не все, но значительное большинство тезисов Мартина Лютера читается как апология папы и индульгенций (несомненно, в их верной интерпретации, укорененной в Церковной традиции, а также в контексте критики злоупотреблений).

Таким образом за правоверное учение об индульгенциях высказывался один из наиболее отважных и пламенных Реформаторов Церкви. Не правда ли, красноречивое свидетельство!

Индульгенции и современность

Особая роль в реформе учения об индульгенциях принадлежит папе Павлу VI. В апостольской конституции Indulgentiarum doctrina (1965) папа ссылался не на свою юридическую власть, но на древнюю церковную традицию. Павел VI подчеркивал связь кающегося с наследованием страдающего Христа, Который является “сокровищницей Церкви”, и взаимопомощь в общении Мистического Тела. Папа отказался также от календарного измерения частичных индульгенций, утверждая что после исповеди, причастия и молитв, с которыми связаны индульгенции, кающийся получает прощение временного наказания пропорционально движимому любовью покаянному акту человека. Такой этическо-персоналистический подход к индульгенциям проявился также в сильном уменьшении числа индульгенций, связанных с девоционалиями. В то же время индульгенции можно получить за практики, способствующие духовному развитию современного католика. Например, полную индульгенцию можно получить (единожды в день) за получасовое чтение Священного Писания, такое же поклонение Святым Дарам, совместный Крестный Путь или совместное чтение молитвы по четкам (Розарий).

Так как же нам относиться к индульгенциям?

Индульгенции станут одним из составных знаков празднования Великого Юбилея 2000. Об этом вспоминает папа Иоанн Павел II в булле Incarnationis mysterium (1998), провозглашающей этот Юбилей. Индульгенциям посвящены 9 и 10 номера упомянутой буллы. Папа пишет, что в индульгенциях раскрывается полнота Отцовского милосердия, в котором Он выходит навстречу каждому человеку и которое выражается в прощении грехов и вин. При обычных обстоятельствах Бог дарует нам Свое прощение через таинство покаяния и примирения. Эту власть прощения грехов Церковь получила от своего Основателя (Мф 16,19; Ин 20,23). Через служение своей Церкви Бог являет миру Свое милосердие, уделяя ему этот ценный дар, который с древних пор носит в Церкви наименование “индульгенции”.

Таинство покаяния, — продолжает свою мысль папа, — дает грешнику возможность обращения и обретения благодати оправдания, которое мы имеем благодаря жертве Христовой. В силу этого грешник вновь становится причастником Божией жизни и полноправным участником жизни Церкви. Исповедуя свои грехи, верующий получает подлинное прощение и может вновь участвовать в Евхаристии в ознаменование обретенного общения с Отцом и Его Церковью. Но уже с древних времен Церковь жила глубоким убеждением, что следствием прощения, безвозмездно дарованного Богом, должно стать подлинное преображение жизни, постепенное освобождение от внутреннего зла и обновления всего своего существа. Таинственный (сакраментальный) акт должен быть совмещен с актом экзистенциальным, с подлинным изглаживанием вины, который носит название покаяния. Прощение грехов в таинстве исповеди не означает, что процесс экзистенциального обращения человека излишен. Наоборот, именно в таинстве покаяние человека обретает свой подлинный смысл и вполне принимается Богом. Как известно, несмотря на примирение человека с Богом грех может оставить в нашей жизни некоторые длительные последствия, от которых необходимо очистится.

В восточной христианской традиции грех часто сравнивается с болезнью. Используя это сравнение, можно сказать, что в покаянии человек пресекает источник своей болезни, но некоторые последствия этой болезни еще могут давать о себе знать. Тогда Господь, являя великую милость Свою, через служение Церкви может даровать человеку освобождение от этих последствий, что в традиции Церкви получило название прощения вин. Ибо и Сам Господь, когда ходил по земле, являл милость свою в прощение грехов. Но и исцеляя прощенного человека тем самым запечатлевал как бы преизбыточествующую Свою любовь (ср. Мф 2-7). Именно в этом контексте приобретают особое значение индульгенции, дающие возможность приступить к абсолютному дару Божиего милосердия. В индульгенциях сокрушенный грешник обретает прощение временного наказания за грехи, вина за которые уже изглажена в таинстве покаяния и сокрушении сердца.

Откровение учит нас, что человек никогда не идет по пути спасения в одиночку. Очень метко выразил эту библейскую мысль русский религиозный философ Николай Бердяев, который писал: “Спасаться в одиночку нельзя”. Мысль о сопричастности всего творения была особенно дорога многим восточным Отцам Церкви (напр. св. Григорий Нисский). На этом же основана вера Церкви в общение святых, выраженная, в частности, в Никео-Константинопольском символе веры либо в литургической практике заупокойных молитв. В Христе и через Христа жизнь христианина таинственными узами связана с жизнью других христиан в сверхприродном единстве Мистического Тела. Благодаря этому между верными совершается удивительный обмен духовными дарами, вследствие которых святость одного укрепляет и поддерживает другого в большей мере, чем грех одного может повредить другому. Это благовоние духовных даров праведников (любви, страданий Христа ради, целомудрия и истины) распространяется на всю Церковь. Именно в этом состоит реальность заступничества, предстательства и замещения (vicarietas), на которой основана Христова тайна. Его приеизбыточествующая любовь спасительна для всех нас. О величии Христовой любви свидетельствует и то, что в Своем деле искупления Он не допускает нас быть не только пассивными зрителями этой великой миссии. Он вовлекает нас в свою спасительную миссию, прежде всего делая нас соучастниками Своих Страстей. Об этом предивном сотрудничестве Бога и человека (называемого Отцами синергией) пишет Апостол Павел в Послании к Колоссянам: “Восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых за Тело Его, которое есть Церковь” (1,24). Глубину этой тайны выражают и образы Откровения святого Иоанна Богослова, где Церковь показана женой Агнца, облеченной “в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых” (Откр 19,8).

Все исходит от Христа. Поскольку мы принадлежим Ему, то и все, что наше, становится Его и в Нем обретает исцеляющую силу. Именно это и имеет в виду Церковь, когда говорит о “сокровищнице Церкви”, содержащей благие дела святых. Молиться о получении индульгенции означает войти в то духовное общение, а тем самым безгранично распахнуться на других людей. Ибо и в сфере нашей духовной жизни, как и жизни материальной, никто из нас не живет лишь для себя. Достойная забота о спасении собственной души очищается от страха и эгоизма лишь тогда, когда становится заботой о спасении других. Это реальность общения святых, тайна “заместительства” (vicarietas), молитвы, как пути единства с Христом и Его Церковью. Он принимает нас к Себе, чтобы мы в единении с Ним ткали “виссон чистый” нового человечества, в который облечена Невеста Христова, то есть Церковь.

Таким образом учение об индульгенциях означает познание, “как худо и горько” оставить Господа, Бога своего (ср. Иер 2,19). Верные, получающие индульгенции, осознают и свидетельствуют, что собственными силами силами своими они не могут исправить зла, нанесенного себе и другим грехом. Это склоняет их к смирению. Кроме того, истина об общении святых и сопричастности (koinonia, communio) всему сущему учит нас, сколь действенно для других людей — как живых, так и усопших — наше развивающееся и укрепляющееся единство с Небесным Отцом.

Желая получить индульгенции, каждый обязан помнить, что ни дорогостоящее паломничество в Рим или Святую землю, ни прохождение через юбилейные Святые Врата, ни иные практики, связанные с индульгенциями не будут иметь смысла, пользы и действия если приступая к ним мы закроем свои сердца перед Божией благодатью. Мы подлинно станем участниками индульгенций лишь тогда, когда предварительно приготовим себя на принятие Божией благодати сокрушением сердца, подлинным желанием преобразить свою жизнь, совлечься “ветхого человека” и облечься в “человека нового” (ср. ККЦ 1473).

Александр Доброер